Эх, Кама, Камушка, Крутые берега
Спасибо тебе, матушка, Сердечная река…

Каждый пермяк хоть раз, да побывал на Каме: кто на пляже косточки грел, кто просто по набережной гулял. Что поделать: тянет нашего горожанина к реке. В ней стихийная мощь природы, жизни, памяти, истории, древности края.

А уж в древности пермской земле не откажешь. Около 250-300 тысяч лет назад появились здесь первые жители - неандертальцы. Шли они с юга, вдоль Камы, текущей в Каспий. Верхней Волги еще не существовало, и Кама была самой мощной рекой Восточной Европы. Охотились на мамонтов. Их останки до сих пор находят по обрывистым речным берегам.

Нашей полноводной кормилице мы обязаны и тем, что здесь, в 1781 г., было решено учредить губернский город. Долго Екатерина II выбирала, какому заводскому поселку Урала быть достойным этого «звания». Очень уж хотелось сделать таковым будущий Екатеринбург, названный в ее честь. Но все-таки предпочла Егошиху, потому что завод стоял на большой реке, служившей важной транспортной магистралью.

Ощущение того, что Кама главная в жизни Перми, оставалось на протяжении двух следующих столетий. Весна для пермяков не начиналась, пока не тронется на реке лед. В дореволюционных «Пермских губернских ведомостях» мы читаем: «На берегу Камы день и ночь стоят репортеры, готовые при первом треске льда броситься сломя голову в редакцию с сенсационным известием». Об этом писали даже стихи:

Открытие навигации вплоть до начала 1990-х гг. было городским праздником. На набережной Камы собирался народ, устраивались театрализованные представления, играл оркестр. По реке проходили теплоходы, украшенные разноцветными сигнальными флагами.

Впрочем, традиция отмечать праздники на набережной сохранилась и поныне, пусть и с другим акцентом. Самым массовым из них сегодня является парад фейерверков, устраиваемый на реке напротив центра Кировского района. В этот вечер оба берега плотно забиты народом, все ждут феерии. И пиротехнических дел мастера из Перми и других городов показывают свое искусство. А что Кама?

Кама, как обычно, мудро и медленно несет свои воды дальше. Сколько праздников видела она на своем веку - не сосчитать! Реке все едино. Поэты хорошо знают это. Ах, Кама-мама, сколько певцов земли русской черпали шеломом вдохновение твое, пили твою поэзию и славили красоту!

Наверное, больше и лучше, чем кто-либо, писал о Каме наш знаменитый земляк Михаил Осоргин. «Кама для меня как бы мать моего мира и я, уже старый, все еще пребываю в материнском лоне, упрямый язычник, и плыву, и буду так плыть до самой моей, может быть и не существующей смерти!» Писатель стремился сохранить в своих очерках детские камские воспоминания - самое ценное, по его собственным словам.

Не менее любовно о нашей красавице - реке говорил автор первого путеводителя по Каме Фирсов: «Любуешься и не налюбуешься на простую, но величественную красоту берегов многоводной Камы. Этот вековой дремучий лес, среди которого пихты, как священные свечи, тянутся к небу, неотразимо манят вас под свою таинственную сень. Кругом природа словно совершает священнодействие. Как-то невольно уходишь от прошлого мира, от повседневных дрязг и чувствуешь, что мир снисходит на тебя, что душа становится восприимчивее ко всему хорошему, ко всему доброму, что ты преобразился»...

И тем, что впечатления не повторяются. Так, для Чехова апрельская Кама - прескучнейшая река: «Берега голые, деревья голые, земля бурая, тянутся полосы снега, а ветер такой, что сам черт не сумеет дуть так резко и противно». Июньская же, как следует из письма жене, прелестна: «Надо бы нам как-нибудь нанять для всего семейства пароходик и поехать не спеша в Пермь и потом обратно, и это было бы дачная жизнь самая настоящая, какая нам и не снилась».

Кама Пастернака - темное зеркало, по которому рассыпан «бисер фонарной ряби». Ночной город, звезды - все оказывается во власти реки, отражающей и хранящей в себе целый мир.

В последних строках этого стихотворения Борис Леонидович - уже пермяк (вспомним, что Пермь, считается прототипом его Юрятина в «Докторе Живаго»). «Синее оперенья селезня сверкал за Камою рассвет» - картина знакомая и привычная для каждого горожанина. Ведь вся наша жизнь проходит где-то здесь, между пастернаковским рассветом и закатом одного из лучших пермских лириков Владимира Радкевича:

Прав был Осоргин: перестали садиться на речные мели многопудовые белуги (говорят, только в Боткинском водохранилище осталось несколько). А вот стерлядь, еще сто лет назад бывшая гордостью местного рыбного меню, перевелась начисто, таймень не приходит даже в верховья, предпочитая более чистые, не обжитые человеком северные реки. Много чего перевелось... Перестали бороздить реку вверх-вниз стремительные корабли на подводных крыльях - «ракеты», повымерли речные трамвайчики, трудяги пароходики не тащат больше, сипя и надрываясь, километровые плоты древесных стволов. И ледохода настоящего в Перми не увидишь - большую часть зимы река, подогретая городскими и промышленными стоками, стоит голая.

«Все течет, все меняется», как сказал один умный библейский персонаж. «Для каждого времени своя поэзия», - добавил к этому Михаил Осоргин. Может, кто-нибудь и напишет о нынешнем с той же любовью, что поэты минувшего. Как, например, Василий Каменский: